Погоня за экономическим ростом является одной из наших самых почитаемых идей, но при этом и одной из наиболее опасных.

Один из немногих вопросов, мнения политиков по которому совпадают, состоит в необходимости повышения темпов экономического роста. На рубеже XXI века почти все страны пережили замедление роста: Япония и Германия — в середине 1990-х годов, США и Соединенное Королевство — в середине 2000-х годов, Китай — с середины 2010-х годов. После двух десятилетий следовавших один за другим кризисов темпы роста в большинстве стран далеко отстают от прежних, и лидеры сделали рост одной из первоочередных задач.

Мы уже давно шли к этому моменту. В течение нескольких последних десятилетий погоня за ростом неуклонно становилась одним из определяющих видов деятельности нашей общей жизни. Наш коллективный успех определяется тем, сколько мы можем произвести в заданный период. В подавляющем большинстве случаев судьба наших политических лидеров зависит от повышения или снижения одной цифры — валового внутреннего продукта (ВВП).

Однако мы редко задаемся вопросом о том, как происходило всепобеждающее восхождение этого приоритета и, что еще важнее, хорошо ли это. Поскольку существует большая проблема. Если рассмотреть самые серьезные вызовы, стоящие сегодня перед нашей планетой, — от изменения климата и разрушения окружающей среды до создания эффективных технологий, таких как ИИ, дестабилизирующее воздействие которых мы еще не способны надлежащим образом контролировать, — влияние роста присутствует везде. Да, возможно, это одна из наших наиболее чтимых идей. Но она становится и одной из самых опасных.

Новая одержимость

Наша одержимость ростом создает впечатление, что у него должна быть богатая история, что великие мыслители когда-то обсуждали его ценность и возвели на тот недосягаемый пьедестал, на котором он сейчас находится. Но это не так. Этот приоритет возник совсем недавно. На протяжении большей части истории человечества, насчитывающей 300 тысяч лет, жизнь мало менялась. И охотники–собиратели каменного века, и земледельцы XVIII века жили одинаково с экономической точки зрения, ведя неустанную борьбу за средства к существованию.

Большинство классических экономистов сочли бы невероятной идею активного стремления к росту в качестве приоритета экономической политики. Все отцы-основатели этой дисциплины: Адам Смит, Давид Рикардо, Джон Стюарт Милл — принимали как должное перспективы предстоящего «стационарного состояния», когда всякий период материального процветания неизбежно подойдет к концу. И даже если бы такая идея посетила этих ранних мыслителей, реализовать ее на практике тогда было бы невозможно: надежные показатели размера экономики появились только в 1940-х годах.

Эти классики были не одиноки в своем игнорировании роста. До 1950-х годов почти никто из политиков, разработчиков экономической политики, экономистов не говорил о погоне за ростом. Почему же идея роста, которая так долго оставалась без внимания, в середине XX века внезапно обрела популярность? Одной из самых важных причин была война.

Один из основных вопросов при ведении войны заключается в том, насколько большим может быть кусок экономического пирога, перераспределяемый на цели конфликта. Однако в начале Второй мировой войны такая информация отсутствовала. И тогда в Великобритании великий экономист Джон Мейнард Кейнс взялся за разработку первого надежного показателя, над которым одновременно работал американский экономист Саймон Кузнец. Но ВВП не то же самое, что рост: первый представляет общую картину того, сколько производит экономика в заданный период, последний предполагает увеличение этого выпуска с течением времени. Как же рост ВВП приобрел столь большое значение? Ответ вновь кроется в войне — хотя и другого рода.

После окончания Второй мировой войны началась холодная война. На ней не было большого театра военных действий, где происходили бы прямые столкновения основных противников. Не было численных показателей традиционного конфликта — захваченной территории, числа погибших солдат, уничтоженных вооружений, — показывающих, кто побеждает. В их отсутствие на первый план вышли другие показатели. Самым важным из них был экономический: как быстро росла экономика США и Советского Союза.

Холодная война по большей части определялась подготовкой к потенциальному масштабному конфликту, показным накоплением и демонстрацией военной мощи. Для этого рост имел принципиальное значение: если экономика страны была крупнее, она могла больше расходовать на военную сферу. В то же время опережение врага по темпам роста стало рассматриваться как наилучший способ убедить граждан в том, что в общей битве идей — рыночная система против централизованного планирования — преимущество на их стороне. Это была эпоха «роста наперегонки».

Дилемма роста

В последующие годы ХХ века потребности, связанные с войной, ослабли. Однако погоня за ростом упорно не прекращалась. Поскольку, как оказалось, рост был также связан почти с каждым показателем процветания человека. Рост избавил миллиарды людей от необходимости вести борьбу за средства к существованию: крайняя бедность снизилась с уровня 8 из десяти человек в 1820 году до всего 1 из 10 человек сегодня. Благодаря ему среднестатистический человек живет дольше и более здоров, а главной проблемой богатого мира вместо голода стало ожирение. Рост помог человечеству избавиться от невежества и предрассудков: в 1820 году 9 из 10 человек были неграмотными, а сегодня 9 из 10 являются грамотными.

Перечень выгод роста можно продолжить. Но особенно полезным его считали политики и разработчики экономической политики. Прежде всего, он помогал финансировать амбициозные послевоенные цели: «Новый курс», социальное страхование, пятилетние планы. Затем он сулил намного облегчить повседневные политические процессы. Представлялось, что каждый мог извлечь из него выгоды. Рост, как казалось, также позволял избавиться от конфликтов и разногласий, от которых так часто страдает общество. Этот процесс становится, по словам одного экономиста, и заветным горшочком с золотом (заветной мечтой), и ведущей к нему радугой (ее осуществлением).

Потенциальные выгоды роста были — и по-прежнему являются — бесспорными. Но это привело к самоуспокоенности. Политические лидеры, экономисты и многие другие, ослепленные тем, как рост, казалось, улучшает жизнь, стали полагать, что рост не только полезен, но и не требует никаких или почти никаких издержек. «На Западе, хотя у роста есть своя цена, — заявил один британский экономист в начале 1960-х годов собранию видных ученых, — в конечном счете эта цена, возможно, не так уж высока». Насколько же неверным оказалось это утверждение!

Непрерывная погоня за ростом сопряжена с огромной ценой и несет губительные последствия, которые мы еще не до конца осознаем. Эта цена часто выражается с точки зрения окружающей среды: рост ведет нас к экологической катастрофе, последние восемь лет были самыми жаркими в истории человечества, а изменение климата теперь представляет собой чрезвычайную ситуацию. Но рост также связан со многими другими серьезными опасениями, которые люди испытывают в отношении будущего.

Используемые нами технологии, способствующие росту, также создают неравенство: они повышают благосостояние человечества, но при этом больше разобщают его. Они ставят под угрозу рабочие места и подрывают политическое устройство: ИИ и другие технологии вызывают нарушения на рынках труда и в политической жизни, и неясно, в состоянии ли мы их контролировать. Они вызывают нарушения на уровне сообществ, усиливая одни отрасли, но разрушая другие и уничтожая традиционные источники общего смысла.

Сейчас рост ставит нас перед дилеммой. Он связан со многими из наших величайших триумфов, но также со многими из наших самых больших проблем. Перспективы, связанные с ростом, побуждают стремиться ко все большему росту, но его цена убедительно требует выхода из этой гонки. Казалось бы, уже нельзя продолжать этот процесс, и тем не менее он должен продолжаться.

Безрассудство антироста

Движение «антироста» предлагает радикальную ответную меру: если рост является проблемой, тогда решением будет снижение роста — или даже отсутствие роста или его отрицательные темпы. Это предложение, возникшее несколько десятилетий назад среди небольшой группы ученых, уделяющих большое внимание вопросам экологии, получило распространение и в настоящее время встречает поддержку у ведущих экологов и активистов.

Сторонники антироста правы в одном: нельзя и далее следовать нынешней траектории роста. Экологи, пожалуй, даже недооценивают ущерб от роста ввиду всех дополнительных связанных с ним проблем. Вместе с тем сторонники антироста также допускают ряд ошибок.

В основе этого движения лежит неверное понимание того, как в действительности происходит экономический рост. Эта ошибка отражена в лозунге «бесконечный рост невозможен на конечной планете». Но это не так — он возможен. Проблема в том, что такой концептуальный подход опирается на устаревшее представление об экономической активности: в нем экономика предстает как материальный мир, в котором реальное значение имеет то, что можно увидеть и осязать, например, сельскохозяйственная техника или станки.

Такой акцент на материальную сторону отвлекает от главного. Источником роста является не использование все большего объема конечных ресурсов, а открытие все большего числа продуктивных способов использования этих конечных ресурсов. Другими словами, он проистекает не из материального мира объектов, а из нематериального мира идей. И многообразие этих нематериальных идей невообразимо велико — практически бесконечно. Иначе говоря, наша конечная планета не является тем ограничением, которое имеет значение при рассмотрении будущего экономического роста.

Кроме того, теория антироста показывает, насколько катастрофическим будет полный отказ от стремления к росту. Как отмечали другие, для замораживания ВВП на душу населения на нынешних уровнях потребуется либо обречь 800 млн человек на крайнюю бедность, либо сократить доходы других 7,1 млрд человек, не говоря уже об отказе от всех прочих благ более высокого уровня жизни.

Влиятельные идеи

Отправной точкой должно быть то, что дальнейший рост необходим. В его отсутствие нет шансов на достижение самых основных целей в отношении общества — от искоренения бедности до обеспечения надлежащего медицинского обслуживания для всех, — не говоря уже о более смелых надеждах, которые следует возлагать на будущее. Только человек полностью лишенный воображения, может полагать, что настоящий момент является каким-то экономическим пиком и что человечеству следует остановить рост — не только на следующие десять лет или даже 10 000 лет, а навсегда. Как же достичь более высоких темпов роста?

Твердая уверенность политиков, с которой они говорят о том, что нам необходимо, расходится с тем, насколько мало мы действительно знаем. Тем не менее один важнейший урок извлечь можно: источником роста является технологический прогресс в результате открытия новых идей о мире. Задаться вопросом «как обеспечить повышение темпов роста?» равнозначно вопросу «как генерировать больше идей?» Я считаю, что необходимы действия по четырем направлениям.

Прежде всего, мы должны реформировать наш режим интеллектуальной собственности, который слишком часто защищает статус-кво, опекая тех, кто открыл идеи в прошлом, в ущерб желающим применять и повторно использовать эти идеи в будущем. Он устарел: например, Бернская конвенция — основное международное соглашение, координирующее законодательство в области авторского права, — не менялась в течение более чем полувека. Это грозит привести к тому, что будут упущены возможности новых технологий, таких как генеративный ИИ. Этот режим обеспечивает чрезмерную защиту материала, на котором эти системы обучаются и без которого они не могут функционировать, и слишком слабо защищает тот исключительный материал, который они создают.

Затем мы должны намного больше инвестировать в НИОКР, тенденции и уровни которых обескураживают. Например, в Нидерландах, Соединенном Королевстве и Франции расходы на НИОКР как доля ВВП с середины XX века резко упали, а в США этот показатель на протяжении десятилетий остается на уровнях конца 1960-х годов. Даже усилия лидирующей в мире страны, Израиля, ежегодно инвестирующего в НИОКР 5,4 процента ВВП, выглядят весьма скромно по сравнению с инвестициями ведущих компаний: Alphabet, Huawei и Meta расходуют на НИОКР более 15 процентов своих доходов. Страна не компания, но такой контраст дает некоторое представление об их приоритетах. Ни одна страна не может ожидать устойчивого потока новых идей, не вкладывая серьезных ресурсов в их открытие.

Но и этого недостаточно. Крайне важно сократить неравенство и содействовать переходу людей в сферы экономики, создающие идеи. Например, США могли бы в четыре раза увеличить объем инноваций, если бы расовые меньшинства, женщины и дети из семей с низкими доходами делали изобретения в таких же количествах, как и белые мужчины из семей с высокими доходами. Существует множество веских моральных аргументов против неравенства. Но с экономической точки зрения оно еще и крайне неэффективно: мир, в котором некоторые лишены возможности реализовать свой потенциал для открытия и распространения идей, теряет и в экономическом, и в культурном отношении.

И наконец, самый радикальный вопрос заключается в необходимости использования самих новых технологий для содействия открытию новых идей. Хорошим примером является программа AlphaFold компании DeepMind. В 2020 году она решила задачу «укладки белков» и сейчас может в течение нескольких минут вычислить трехмерную структуру миллионов белков. (Ученый-человек потратил бы на определение структуры всего одного белка все время своего обучения в докторантуре.) В предстоящие годы это коренным образом изменит наше понимание заболеваний и способность их лечить. Необходимо значительно ускорить этот процесс открытия идей, основанный на технологиях.

Экзистенциальная возможность

Эти меры дадут нам наилучшие возможности для открытия большего числа идей и повышения темпов роста. Но сами по себе они не решат дилемму роста. Более того, если просто продолжать гнаться за повышением материального благосостояния любой ценой, ситуация только ухудшится. Мы должны использовать все имеющиеся в нашем распоряжении инструменты, чтобы изменить характер роста и сделать его менее губительным для многих других благ, которые представляют для нас ценность, от более справедливого общества до более здоровой планеты.

Как это можно сделать? Возьмем пример того, что происходит с ростом и климатом. В 2007 году британский экономист Николас Стерн, автор доклада Stern Review (Обзор Стерна), пришел к выводу, что сокращение выбросов углерода на 80 процентов потребует затрат в размере 2 процентов ВВП. Короче говоря, существовал серьезный компромисс между ростом и климатом: цена защиты последнего была очень высокой. Но к 2020 году Комитет по изменению климата Соединенного Королевства заключил, что издержки для полного устранения выбросов уже снизились до всего лишь 0,5 процента ВВП. Потребность в компромиссе исчезла. Почему? Потому что процесс накопления важных мер, принимавшихся в течение двух десятилетий: налогов и субсидий, правил и положений, социальных норм, — создал сильный стимул к разработке экологически чистых, а не загрязняющих технологий. Это произвело технологическую революцию: самым впечатляющим примером служит снижение в 200 раз стоимости технологии солнечной энергетики.

Практический результат этого состоит в том, что рост стал более экологичным, чем когда-либо. Больше стран могут сочетать экономический рост с сокращением выбросов. Всего пятнадцать лет назад это было бы трудно себе представить. Можно сделать один общий вывод: путем радикального изменения экономических стимулов для людей можно не только поощрять развитие новых технологий как движущей силы роста, но и определять виды создаваемых нами технологий.

Значит, важная задача настоящего — переориентировать технологический прогресс на другие важные для нас цели, обеспечить рост экономики, но также сделать мир более справедливым, экологичным, менее зависимым от прорывных технологий и проявляющим большее уважение к местной среде. Мы должны делать все возможное для того, чтобы стимулы для людей отражали не только их узкие интересы в качестве потребителей на рынке, но и их более глубокие интересы как граждан общества.

Мы живем в эпоху, когда почти каждый день приносит сообщения о новых экзистенциальных рисках и удручающие напоминания о сомнениях в нашей способности их преодолевать. Но я смотрю на это иначе — нам предоставляется экзистенциальная возможность.

У нас есть шанс на моральное обновление, подход, позволяющий уделять больше внимания другим важным целям, которые до настоящего времени игнорировались, а также способ реализовать эти устремления путем переориентации технологического прогресса и изменения характера роста. В наших силах добиться улучшений в нашей жизни, которые мы еще не можем даже себе представить. Я считаю, что нет ничего важнее.

В данной статье использована последняя книга автора “Growth: A History and a Reckoning” («Рост. История и расплата»), опубликованная ранее в этом году.

ДЭНИЕЛ САССКИНД — профессор-исследователь Королевского колледжа Лондона и старший научный сотрудник Института этики ИИ Оксфордского университета.

Мнения, выраженные в статьях и других материалах, принадлежат авторам и необязательно отражают политику МВФ.